Острое состояние, потеря пульса, пациент без сознания. Разряд, ещё разряд... пульс появился. Это не очередной американский блокбастер, а трудовые будни врача реаниматолога-анестезиолога. О своей профессии с любовью рассказал Олег Кольцов, анестезиолог-реаниматолог, заведующий отделением реанимации и интенсивной терапии детской городской клинической больницы № 1.
В медицине нет лёгких профессий, но специализация «реаниматолог-анестезиолог» по праву может считаться одной из самых сложных: пациент попадает в реанимацию в тяжёлом состоянии, и времени на его спасение крайне мало. Спасая, нужно ещё и не навредить – доктор следит за сердцем, почками, лёгкими, чтобы вовремя скорректировать их работу, если возникнут нарушения. Не каждый возьмёт на себя такую ответственность. А вот Олег Владимирович мечтал об этой профессии со школьной скамьи.
Выбор пути
В медицину нужно идти по призванию, иначе пользы обществу не принесёшь. Олег Владимирович с детства хотел стать врачом, а в старших классах понял, что особенно привлекательна для него анестезиология. Учась в 9–10 классах, он вместе с другом посещал кружок при медуниверситете: юные эскулапы проводили опыты, препарировали лягушек, готовились стать студентами-медиками. Выбор стоял между педиатрическим и лечебным факультетами. Олег Владимирович видел себя только анестезиологом и решил попробовать силы на лечебном. Однако в «детство» поступить было проще, и его переубедил родной дядя, тоже врач по профессии: «Не важно, что ты окончишь, педфак или лечфак, –сказал он. – Будешь всё равно работать анестезиологом. Диплом позволяет работать и с детьми, и со взрослыми». Из 300 человек на курсе только двое могли стать анестезиологами. «Если бы меня тогда не выбрали, не знаю, как бы я работал педиатром на участке!» – восклицает Олег Кольцов.
Профессионал
В этом году исполнилось 30 лет, как Олег Владимирович работает в детской больнице № 1. «Я однолюб по жизни», – объясняет своё постоянство доктор. За эти годы он создал свой коллектив, у него много учеников, его уважают. Олег Владимирович не раз подчёркивал, что деньги для него не главное, на первом месте – коллектив единомышленников. А сегодняшняя молодёжь на первое место ставит финансовый вопрос.
Все медики – циники?
Пожарные, полицейские, врачи. Когда они почти каждый день видят кровь и боль, у них вырабатывается своего рода защита. «Больные хотят сострадания, но своим состраданием я их не вылечу. Времени мало, нужно быстрее делать процедуры, – объясняет Олег Владимирович. – Дайте мне возможность работать нормально, оказать помощь, а потом будем рассуждать, благодарить. Врач не должен умирать с каждым больным. Представьте: у меня лежат 800 детей, я сижу рыдаю, глажу их по голове... Меня и на день не хватит! Я видел великих профессоров, которые теряли рассудок, когда болели их дети. Нужно иметь большое мужество, чтобы оставаться врачом в такие моменты».
Токсикология
Олег Владимирович работает в отделении токсикологии, куда попадают ребятишки с отравлениями. Малыши ведь познают мир на ощупь и на вкус. Полз-полз... О! Таблетка! И в рот её. Заведующий отделением заметил, что сейчас меньше стали травиться таблетками, но появилась другая напасть – бытовая химия. Зайдите к себе в ванную или на кухню: сплошные моющие-чистящие средства. «Ребёнка везде поджидают опасности, поэтому за ним нужен глаз да глаз, – предупреждает доктор. – Добрался он до бутылочки с надписью «Крот» (средство для прочистки труб), выпил и выжег щёлочью всё внутри».
Чтобы вытащить человека с того света, необходимы особенные препараты и современное оборудование, которое очень дорого стоит, и далеко не каждая больница может себе его позволить. «Оборудование вторично, главное – это профессионализм и опыт врача, – убеждён Олег Владимирович, – его мышление. Молодой врач добросовестно ошибается».
Не мешайте доктору!
Самое трудное в профессии – не сложные отравления, не боль детей, как ни странно. Труднее всего даётся общение с родителями. С одной стороны, они находятся в стрессовой ситуации и не контролируют свои эмоции, с другой – в общественном сознании сложился негативный образ врача.
Одна ошибка доктора многократно тиражируется, и люди считают, что врачи – убийцы. У Олега Владимировича был случай, когда мать кричала: «Вы моего ребёнка разберёте на органы!» Она хотела присутствовать с малышом в реанимации, что категорически запрещено. «Я – последняя инстанция. Если я ему квалифицированную помощь не окажу, то уже никто не поможет, – констатирует реаниматолог. – Я должен делать всё быстро и правильно. Для этого ребёнка нужно привязать. А мать будет стоять и прижимать его, не даст мне ему помочь. Я понимаю, у неё психоз, но тем не менее я профессионал, и мне нужно переступить через всё это».
Последняя инстанция
«Были у меня и смертельные случаи. После них я задумывался: а правильно ли я поступил? А вдруг что-то ещё можно было сделать? Помню, одна девица 14 лет выпила стакан дихлофоса. От неё запах был такой, что у меня медсестра отравилась. Шансов на выживание не было. Я собрал весь антидот, который был в больнице, шесть часов бился, надеялся, но... Мне все говорили: «Ну если бы она и выжила, осталась бы инвалидом».
О приятном
Работа реаниматолога – это не только капельницы и дыхательные аппараты. В ней есть место и творчеству. Казалось бы, о чём речь? Ведь медицина точная наука.
«В начале моей деятельности был сложный случай: привезли парня в состоянии клинической смерти, – рассказывает Олег Владимирович. – Мы предприняли все меры, я вызвал доцента, который прочистил ему кровь с помощью угля (тогда это был уникальный метод). Мы за ночь вытащили его с того света, и пацан вышел из больницы на ногах – обошлось без последствий. После этого, лет восемь назад, меня вызывают в приёмный покой: поступает трёхлетний ребёнок. Я его осмотрел, отравление было несложное, в реанимации не нуждался; а мать его мне говорит: «Я вас знаю». Оказалось, это жена того парня. И если бы я тогда его не спас, то и этой семьи бы не было. Может, было бы что-то другое, но она не хочет другой судьбы. Она счастлива с теми, кто у неё есть. И это высшее признание твоих заслуг».
